Владимир Пригожин, эксперт по окнам
Взгляд в прошлое
Мне очень нравится рассматривать фотографии старой Москвы: в домах все окна одинаковые, они подчёркивают архитектурный стиль здания. Не знаю, кто первый произнёс фразу «окна – это глаза дома», но при взгляде на наши городские дома всё время вспоминается пословица: «Один глаз худ, другой – соломой заткнут». Все окна — разные. При достаточной сноровке по ним можно определить уровень достатка и интерьерные пристрастия хозяина квартиры. Особенно это заметно в кварталах «исторической застройки», в зданиях, построенных до революции 1917 года. Лучше отвернуться и не смотреть.
Если дом не является памятником истории или архитектуры, то и внешний вид его особо никого не заботит. Мосжилинспекция и Москомархитектура этим вопросом не занимаются. Ни по каким документам этих окон в домах нет.
А если является? То есть, объект включен в список департамента культурного наследия, а иногда и ЮНЕСКО. Вот тут-то и начинается самое интересное.
Оконное наследие предков
Маленький исторический экскурс. В одноэтажном доме, которых в России было большинство (помните: «Москва – большая деревня»?), выстругивали две одинаковых рамы. Внутренняя открывалась внутрь, наружная, соответственно, наружу. Вот только форточки в створках делали не симметрично, а одну напротив другой.
А теперь взглянем на фотографию: окно такой же конструкции 1908 года со створками размером 2х0,5 м и с глухой фрамугой 2х1 м на 4-м этаже кондитерской фабрики «Эйнемъ» (более известной под названием «Красный Октябрь») с высотой потолков 4 метра. Высота от земли – более 10 метров. Как помыть снаружи стёкла, не рискуя жизнью? И более сложный вопрос: как поменять разбитое наружное стекло, когда… штапики-то снаружи?! Либо не продумали, либо сэкономили. Делаем вывод: к окнам строители и проектировщики относились халатно и 100, и 200 лет назад. Только теперь их работа называется «культурным наследием». А бедным хозяевам помещений приходилось (и приходится) заменять разбитые стёкла фрамуг и глухих (неоткрывающихся) створок либо с помощью верхолазов или автовышек, либо как-нибудь изнутри, либо… менять «культурнонаследные» окна, рискуя большим штрафом.
Пользоваться этими окнами уже опасно: стекло вместе с нижним бруском наружной створки при открывании может выпасть, нанеся страшные разрушения. Заменять на аналог, сохраняя уникальную фурнитуру – неимоверно дорого и, с точки зрения дальнейшей эксплуатации, бессмысленно. Вот и выходит, что в наследство от предков нам достался массовый проектный брак.
В том же здании фабрики на Берсеневской набережной уже почти все окна заменены арендаторами на современные, со стеклопакетами; чудом сохранились только те, что на фотографии.
Что интересно, делать двухрамные окна, открывающиеся внутрь, у которых наружные створки меньше внутренних, уже умели, как, например, во дворце Александра III в Крыму.
Авторитетный брак
Более сложный случай (1910 год) оказался в военной клинике имени Мандрыка в доме № 4 по Серебряному переулку на Арбате. Арочное окно служило для освещения перехода между зданиями на уровне 2-го этажа. Обычно такие переходы не отапливались, и устанавливалась одна рама. Здесь их оказалось две (возможно, кто-то позднее решил утеплить этот переход), причём обе рамы одинаковые, обе открываются наружу, внутренние арочные створки при открывании упираются в наружную раму, вопрос с мытьём и заменой стёкол практически неразрешим.
Все остальные окна в доме заменены на современные в деревянных переплётах. Фирму, выигравшую тендер на замену окон, обязали произвести реставрацию этого окна. Мне захотелось понять, в чём смысл восстановления этого столетнего брака.
Ответ архитектора объекта был чётким: «Вы что, не знаете? Это же Кекушев – гений русского модерна. Есть решение о восстановлении именно этого окна и акт о том, что древесину ещё можно использовать». – «Но это окно невозможно ни открыть, ни помыть! Или Кекушев ошибся, или исполнители нерадивые попались, или это вообще поздние непроектные доработки.» — «Ну и что? Уже есть решение департамента культурного наследия.» — «Тогда почему заменены все остальные окна в доме?» — «А вы, собственно, кто такой?»
Звоню в департамент культурного наследия города Москвы. Ответ стандартный: «Комиссия архитекторов приняла решение, которое подлежит исполнению. Нет, с архитекторами поговорить нельзя. А вы, собственно, кто такой?»
Во что превратилось наследие
Итак, выяснилось, что есть анонимная и недоступная группа архитекторов, которая принимает решение о проведении реставрационных работ за счёт владельцев помещений и других «спонсоров». А для участия в реставрационных работах требуется лицензия и членство в СРО, не считая выигрыша тендера… Главное: цена реставрации в несколько раз превышает цену нового оконного блока.
И тут я вспомнил, как известного российского композитора, имеющего офис в Большом Гнездниковском переулке, 10, в знаменитом доме Нирнзее 1913 года постройки — первом московском «тучерезе» (как тогда называли небоскрёбы), упомянутый департамент вынуждал восстановить огромную глухую деревянную витрину на первом этаже, утверждая, что ей 100 лет. Беглого осмотра было достаточно, чтобы понять: витрина была заменена в конце 40-х годов прошлого века, и исторической ценности не имеет. Свидетельство тому – сохранившаяся внутренняя рама с открывающимися наружу створками.
В результате «реставрации» появилась витрина почти такая же, как предыдущая, только ещё более примитивная. Зато предписание департамента выполнено и реставрационные работы оплачены.
Соседняя витрина такого же размера уже давно заменена на ламинированный ПВХ. Наверно, она не является культурным наследием, как и весь остальной дом, остеклённый как попало владельцами квартир безо всякого согласования с московскими властями. Если бы Нирнзее узнал об этом, он бы перевернулся в гробу.
Кто в доме хозяин?
Об остеклении квартир в жилых домах можно сказать просто: полный хаос. Формально, общий рисунок окон должен быть сохранён. Фактически, это абсолютно никого не волнует. Окна, по понятиям власти, – собственность жильца, что хочет, то и делает. Получасовая прогулка в центре Москвы с фотоаппаратом показывает, как у нас соблюдаются правила замены окон.
Власти вообще – не до окон, которые по сравнению с более серьёзными несанкционированными перепланировками — мелочь.
До 1917 года у дома был хозяин – буржуй, а после него хозяином было советское государство. С 1991 года хозяина у дома не стало. Попытки насильственно насаждать ТСЖ успехом не увенчались, а ввести правила зарубежных кондоминиумов, регламентирующие жёсткую дисциплину собственников квартир по отношению к эксплуатации жилья – желания нет.
В старых домах, приспособленных под офисы, реставрация проводилась «по всем правилам». Чтобы поддержать деревообрабатывающие комбинаты (ДОКи), московское правительство приказало менять исторические старые окна на деревянные, которые от ламинированных пластиковых внешне не отличаются, но намного капризнее в эксплуатации. Кое-где установили даже двухрамные окна для почти полной имитации старины, только с герметичными притворами, нарушающими вентиляцию…
Наследие и современность
Пока что, нам в наследие от «лихих 90-х» досталось полное пренебрежение как к законам государства, так и к законам физики: твёрдая уверенность жильцов в том, что кондиционер – это вентиляционное устройство, а конденсат на стёклах из-за того, что дождь идёт на улице. Чему тут удивляться? Ведь людей приучили к тому, что окна – это не часть строительной конструкции, управляющая микроклиматом, а элемент интерьера, как комод или диван. Вот только законы физики, в отличие от российских, карают за установку современных герметичных окон без суда и следствия – ацидозом крови и «синдромом больных зданий» от углекислого газа, астмой от плесени и раком от радона из стен и формальдегида из мебели.
Нынешним анонимным архитекторам всё это неинтересно. Вот, если бы можно было найти источник финансирования и провести дорогостоящую реставрацию, тогда, может быть, дело бы и сдвинулось. Только непонятно, куда…
Похоже, нам в наследство досталось халатно-коммерческое отношение к культурному наследию. Но об этом, как-то, говорить не принято. Традиции – это святое